Ссыпь мне парочку веснушек,
Синеглазый великан –
Хоть в ладошки, хоть в карман –
Хоть посыпь их на подушку.
Ссыпь мне парочку веснушек –
У тебя ж их больше сотни!
У тебя ж их как у солнца –
Видно ты с ним крепко дружишь..
Засмеялся великан,
И посыпались веснушки,
И расселись друг за дружкой
По лицу и по рукам.
Ой, не думай, родная, не думай –
Мысли – мыши. Сгрызут – не заметишь.
Ты от их торопливого шума
Ускользни в его ловкие сети.
Кинь об землю свое коромысло –
Пусть течет-утекает, и дальше
Неповадно тебе будет мыслить
Прошлым, будущим и настоящим.
Здесь четвертое что-то – иное –
Когда краски – все разом – на кисти,
Внепространственно-вневременное –
Ни обдумать его, ни обмыслить.
И ни вторить Судьбе, ни перечить –
Проскользнуть у неё между пальцев..
Тихо вжаться в заветные плечи –
Не любой, а любимой остаться.
Быть честной, холодной, незрелой, несытой
И точной, как ноль,
Дверьми называя лишь то, что открыто –
Иное – стеной.
Любить самозванцев, изгоев, уродцев,
А пуще того –
Как отвратительнейшего из монстров, –
Себя самого.
Держать путь на Север, и только на Север
И чтобы дойти,
Признаться, что в мире никто не удержит
Такого пути.
Сердечную мышцу алмазною крошкой
Гранить вдоль ребра,
Всего лишь одно охраняя надежно –
Добро от добра.
В конце на вершину, как на гильотину,
Взлететь впопыхах –
Чтоб, голову сняв, раствориться в любимых –
Последних – руках.
Птицы складывают крылья.
Люди складывают песни.
В песнях птичий дух всесилен –
В людях крылья неуместны.
Шелест перьев при паденьи –
Безудержный грохот рока.
Слово песни – преломленье
Между выдохом и вдохом.
В этой точке всё, что снится
Единится с тем, что было..
Значит, люди – это птицы.
Значит, песни – это крылья.
А я сейчас пахну вишней,
А мир – по-моему – мятой.
Вдохни его! Слышишь? Слышишь?
Что? нет? не так? непонятно?
Что – думаешь, непохоже?
А! чувствуешь только вишню..
Ну, засыпай, мой хороший –
Мята – согласна – лишнее.
Он пишет о себе так разборчиво и так истово,
Будто хочет переложить вину за написанное
(прожитое?)
На читателя. Зная заранее, что удастся,
Он не рассчитывает ни топить, ни спасать нас.
Но глядя на то, как препарирует душу её владелец,
Ты подавишься собственными словами, и прелесть
Будет в его полудетском жесте: “Милые господа,
Может, лучше вам отойти сейчас? Пока есть куда..”
Не я пишу стихи –
Они – меня.
Исписанная в доску – перед ними
Молчание почтенное храня –
Стою – в земле – обеими – нагими.
Нельзя – сказали – прикрываться – нет!
Затушевать, подрихтовать, замазать –
Не разрешают.
Черточки стереть
Не смею – слушаю приказы,
И чувствую вползание строки,
И отпечаток букв.
На рваном теле
Живого места было не найти.
А вот пришли – раздвинули пределы
И вышли за.
Не я пишу стихи.
Они – ведут под руки на Голгофу,
Чтоб было где, укрывшись от стихий,
Им встретиться и вместе выпить кофе.
Мессир, на уставшую голову лезет только отчаянье..
Может быть, сон – иногда не самый страшный порок?
Впрочем, чую то место, где вскорости нить кончается,
И становится бесполезен любой болевой порог.
В этом смысле я тебе ближе, чем все твои жены,
Ты мне дороже планирующихся мужей.
В этом смысле мы с тобою больше похожи,
Чем те самые стулья в гостиной и отражения.
Мессир, ты – единственный, с кем я вообще не спорю –
Это нетронутый градус на шкалах моей души,
Приходящейся всякому, всюду и вечно впору,
Кто не может начать со своею собственной жить.
Ты меня знаешь дольше, чем даже я существую –
Мне никогда не понять твоего голубого дна.
Всё, что проходит мимо – проходит быстро и всуе:
Рок – исключенье из правил, жизнь – исключенье из сна.
Давнее наше знакомство служит плохую службу –
Ради призрачных остальных тянем свою канитель.
Я не знаю финала – рассказывать мне не нужно –
Для того, кто приходит к себе, только путь – и есть цель.
Всё сказано, мессир, всё сказано,
Всё сыграно и сочтено.
Писать стихи – что узел связывать –
Как не плети – а всё – одно.
И истина, что нету истины.
Я мир гляжу с наличных лет –
Но то, что мною не написано,
Уже читали на Земле.
В непройденных дорожных проблесках
Уже истёрт узор плиты.
И то, что мне ещё не горестно,
Заплакано до мокроты.
Витком и кругом не утешиться.
Но не избегнуть. Сознаю.
Так чем святая лучше грешницы
В таком закругленном раю?
Преподнося в ладони сердце,
он ухмылялся. «Знает что-то», –
она подумала: «раздеться
сейчас или уже в субботу..»
Но сердце так просилось в руки
и ниже – билось, сокращалось..
и мысли падали, и звуки,
и свет. Родившаяся жалость
любовью стать была готова,
как в полной наготе мир треснул!
И, свое сердце взяв у вора,
Пристроила его на место.